Евгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов

Дорогие читатели!

По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!

Читайте, оставляйте восторженные комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Глава 26. Я/Мы. Продолжение

«Медуза» в борьбе за своего журналиста приняла необычное решение: все расследования Ивана и материалы о его преследовании поместили под свободную лицензию. Фоторедакторы попросили меня распространить это на снимки, сделанные после его задержания, и через день мои кадры показывали вообще везде, от CNN до телеканала «Россия». Районные паблики и гламурные журналы публиковали расследования о кражах при покупке бордюров.

Чувство солидарности было таким невероятным, что захлестывало даже кремлевцев — Кристина Потупчик, бывший комиссар движения «Наши» и участница всех провластных проектов, пафосно писала: «Мы — соблюдение закона. Мы — свобода говорить то, что кому-то может не нравиться. Мы — Иван Голунов». Три главных российских бизнес-газеты вышли 10 июня с одинаковыми первыми полосами: гигантское «Я/Мы Иван Голунов» на белом фоне. Журналисты анонсировали марш по центру Москвы — несогласованный, со статьями Голунова в руках. Магазин канцтоваров бесплатно давал листы бумаги тем, кто говорил, что идет на пикет за Голунова.

Волна набирала ход. Журналисты писали, что власти обеспокоены грядущим маршем, а Путин хочет избежать необходимости комментировать дело Голунова во время ежегодного общения с народом. Я фантазировал о скором освобождении Ивана, делах против силовиков, отставках министров, амнистии всех, кто сел из-за подкинутых наркотиков… БЭЭЭЭЭМ!

Срочная новость
Прекращено уголовное дело Ивана Голунова

Я помчался к зданию полиции, куда журналиста увезли вроде как на следственные действия. Постепенно рядом собрались сотни человек — здесь снова были почти все независимые московские журналисты, но теперь, будто в униформу, одетые в футболки с «Я/Мы». Мне пришлось два часа висеть на заборе, чтобы не потерять удачное место, но зато я снял первые шаги освобожденного журналиста. А потом, прямо в облепившую Ивана толпу, кто-то принес его собаку Марго.

Уже через час у дверей бара в центре Колпаков и Тимченко обнимали отбитого у силовиков сотрудника. Голунов слегка кривился от боли: ребра все еще ныли от ударов после задержания. Казалось, что это победа.

Марш за освобождение Голунова переименовали в протест против полицейского произвола. До него оставались считаные часы, а согласования не было, и прокуратура с полицией начали намекать на грядущий разгон. Часть журналистов-организаторов решила любой ценой договориться с мэрией о безопасности для участников марша, а Илья Азар, апеллируя к опыту давнего «договорняка» с переносом митинга на Болотную площадь, принципиально отказался от закулисных встреч и с шумом вышел из числа устроителей.

В это же время Колпаков, пытаясь вернуть редакцию к обычной работе, зачем-то публично выложил обращение к подчиненным:

«Наша позиция: мы отбили нашего парня, всем огромное спасибо. Это общая победа, результат невероятной кооперации людей. Но активизмом мы не занимаемся и не хотим быть героями сопротивления, простите. Поэтому на завтрашнюю акцию не призываем. Если люди пойдут — будем освещать плотно, как положено».

В совместном заявлении с Муратовым и адвокатом Голунова руководители «Медузы» написали, что смысла в марше теперь нет, предлагая «завтра немного выпить, а в ближайшие дни добиться согласования акции в центре Москвы». Конечно, такие слова мгновенно вызвали бурю обвинений в тайных договоренностях с властью: мол, Колпаков разменял марш на прекращение дела Голунова. Так писали даже Навальный и его соратники. Они договорились до того, что «Медуза» — бенефициар режима, поскольку обязана ему лидерством на рынке независимой прессы. Той ночью я несколько часов спорил с Алексеем, но, конечно, не сдвинул его и на миллиметр.

Мне уравнение казалось простым: «Медуза» заведомо не контролировала проведение марша, а власти из-за резонанса не могли больше держать Голунова под стражей, поэтому договариваться было не о чем. Колпаков той ночью написал мне, что хочет избежать напрасного насилия, и добавил, что приедет на марш вместе с Тимченко.

Я был уверен, что такое решение снимет все вопросы — они ведь делили риски со всеми вышедшими, — но этот жест мало кто заметил. Марш, в котором приняли участие тысячи человек, закончился жестоким разгоном.

Силовики уравняли всех споривших. Корреспондент «Медузы» Андрей Перцев оказался в автозаке еще у места сбора. Журналист Евгений Берг, участник переговоров с властями, был задержан с телефоном в руке: он рассказывал вице-мэру, что людей на улицах бьют в нарушение обещаний. Алексея Навального затащили в автозак в середине маршрута. Илья Азар до самого конца марша успешно прятался в толпе, но его вычислил какой-то подполковник. Полицейские до вечера без разбору махали резиновыми дубинками, хватая всех подряд; в автозаках оказалось больше пятисот человек.

Неожиданно быстрое освобождение Голунова позволило мне не отменять командировку, о которой я мечтал много лет. Четыре года назад, после поездки в Черный Яр, я решил когда-нибудь вернуться в село и снять отдельную историю о главе авиамодельного кружка Михаиле Бирюкове. С тех пор я раз в полгода звонил ему, расспрашивая о расписании соревнований, — и вот наконец все срослось.

За прошедшее время в Черном Яру мало что изменилось, разве что агитки на центральной площади. Теперь они предупреждали о самых страшных и актуальных опасностях: экстремизме и терроризме. Плакаты рядом поздравляли жителей с днем села — до следующего оставалось чуть меньше времени, чем прошло с последнего.

Отвлечься от московских споров не вышло и в разговоре с Бирюковым. Сельский авиамоделист неожиданно оказался настоящим диссидентом и целыми днями расспрашивал меня про Голунова.

— Вот у вас в Москве настрой-то какой у людей, они поддерживают это все? Был бы я там, я бы пошел на марш. Нехорошо, когда человека сажают за то, что он правду сказал.

Я заваливал учителя вопросами о том, зачем он остается в пустеющем селе. В ответ он ворчал на соседей:

— Плохо здесь — не принципиально плохо, сами делаем так, что здесь плохо живется. Вот улица у нас: у одного палисадничек, цветы растут, а у второго дом, травой заросший. И второй скажет: у нас тут все заросшее, тыры-пыры. Асфальт бы проложили…

Ученики Бирюкова стояли на высоченном яру с видом на Волгу, а в небе над ними с ревом и свистом носились пять радиоуправляемых самолетов. За каждой моделью тянулась пятиметровая лента — кто больше раз перерубит чужие ленты своим крылом или винтом, тот и победил.

Бирюков вел кружок почти сорок лет и расцветал, показывая висящие на стенах своей мастерской модели выпускников:

— Вон вверху висит, зелененький. Этот Санькá Почуфарова, он сейчас здесь, занимается ремонтом машин, самый лучший ремонтник считается. Говорит, не могу плохо делать, даже если просят побыстрее. Все равно все чинятся у него. А вот Женя, в авиации работает, в девяносто четвертом заканчивал, пахари они тогда были. Он возглавляет метеослужбу пограничной авиации. Наташа Плотникова лобзиком пилила — можно было линейку проверять. Пониже самолетик серенький висит, Димка Никифоров, мальчишка, разбился недавно на машине, на той неделе хоронили. Он хоть и в магазине продавцом работал, рукодельный был, любую бензопилу отремонтировать мог.

Поездка с учениками в Астрахань на соревнования стоила авиамодельному кружку несколько тысяч рублей, которых не было в бюджете. Бирюков целыми днями уговаривал чиновников расщедриться, пока один из них не убедил водителя поехать в долг. Ученикам пришлось ночевать на полу в каком-то общежитии, питаясь сосисками и тушенкой.

Соревнования проходили на летном поле заброшенного аэропорта на окраине. Раньше там были казармы и ангар, а теперь лишь несколько гниющих самолетов, унылый сторож, следы шин на растрескавшейся земле и пивные бутылки, втоптанные в грязь.

Была страшная жара, похожий на волка из «Ну, погоди!» астраханский тренер орал на своих ребят, а Бирюков невозмутимо смотрел на победы учеников, не влезая с лишними советами. В начале каждого раунда участнику соревнований кто-то должен был помочь, метнув модель в воздух. Раз за разом Бирюков делал это сам, азартно разбегаясь, чтобы запустить самолетик в небо. Вскоре я заметил, что он как-то так выстраивает процесс, чтобы эта обязанность ложилась именно на него: учитель просто не мог отказать себе в удовольствии поучаствовать в полете хотя бы так.

Я смотрел на него и думал, что так, как он — по-настоящему на своем месте, — чувствую себя не во время съемки длинных лиричных историй, а где-то между рядами полиции, клеткой в суде и протестующими на улицах.