Евгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов

Дорогие читатели!

По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!

Читайте, оставляйте восторженные комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Глава 27. Ни выбора. ни перемен.
Продолжение

Самой обидной стороной фриланса был поиск заказов на съемку небольших протестов. Когда издания нуждались в снимках для собственных историй или для репортажей с крупных событий, они писали мне первыми; когда ажиотаж был поменьше, редакторы старались экономить. Я не мог их винить, но ненавидел тщетно выпрашивать заказы и потом снимать для архива. Мне оставалось надеяться, что какие-то темы станут важными в будущем и снятое еще пригодится.

Так было и с выборами в Мосгордуму. С самого начала кампании я метался между изданиями, пытаясь найти заказы, но фестиваль сбора подписей пришлось снимать в стол. Перед сбором 14 июля я снова обошел редакторов: «В фейсбуке записалось пять тысяч человек, чувствую, что будет движ». Они не поддались, но на площади я сразу понял, что был прав. Пришли даже коммунисты — хотя КПРФ всегда чуралась участия в протестах либералов. Независимые кандидаты заняли парапет, углом врезавшийся в толпу, и я протиснулся поближе, снимая Яшина. Редактор «Медузы» не поверил мне, когда я написал, что вижу тысячи полторы человек.

Кандидаты понимали, что это их последний шанс. Все они подали апелляции на отказы в регистрации, требуя провести новые экспертизы и рассмотреть документы при участии их юристов. У Яшина не было даже мегафона, поэтому он кричал короткими рублеными фразами:

— Нас пытаются унизить! Я хочу, чтобы Собянин услышал наш голос! Тут рядом есть здание мэрии. Давайте нашу встречу прямо сейчас перенесем туда!

Почему-то полиция не была готова к такому обострению, и уже через пятнадцать минут Яшин продолжил свою речь, повиснув на карнизе мэрии прямо у барельефа с выступавшим здесь когда-то Лениным. Люди все прибывали, заполняя широченный тротуар Тверской.

Соболь, накануне вечером объявившая голодовку, призвала идти дальше — к спрятанному во дворах возле Кремля московскому избиркому, которому предстояло рассматривать апелляции кандидатов. Теперь колонну возглавляла она, а рядом шел Иван Жданов, еще один незарегистрированный кандидат, — он стал директором ФБК после отъезда Рубанова. Редактор «Медузы» наконец-то подтвердил заказ на снимки.

Избирком оцепила полиция. Кандидаты требовали пропустить их внутрь; силовики отвечали, что все сотрудники в воскресенье на дачах. Плотная толпа стала пореже, кто-то принес пиццу, а кто-то поудобнее устроился на газонах, подложив походные коврики. Дорожки вокруг забили студенты, рассевшиеся прямо на асфальте.

Спустя четыре часа во дворике начали ставить палатки — это был не поиск комфорта, а жест, и московская полиция на символ киевских революций всегда реагировала с особой яростью. Через несколько минут клинья космонавтов в бронежилетах врезались в толпу. Соболь пыталась встать между ними и протестующими, кричала: «Не задерживайте моих избирателей!», но силовики утянули с собой и ее, и избитого Яшина, и десятки других людей. Насилие было явно демонстративным: несколько человек уволокли в автозаки за шею, многих повалили на землю, а бойцы хаотично молотили дубинками во все стороны.

У вспыхнувшего протеста тут же появился девиз: «Каждый день!» Ежевечерние сборы решили проводить на Трубной площади — в центре, но немного на отшибе от главных улиц. Зато рядом был навальновский штаб по сбору подписей: заметно слабеющая с каждым днем голодовки Соболь переехала туда жить и вечерами медленным шагом добиралась до митингующих.

На площадь каждый день приходили несколько тысяч человек и оставались до ночи. Первыми выступали кандидаты — они гневно пересказывали истории о причинах отказа. Соболь говорила довольно тихо, и в дальних углах площади студенты даже не пытались слушать ее вживую, включая вместо этого трансляцию на ютубе.

У нового поколения протестующих были свои символы. В паузах между речами студенты затягивали гимн — советский, возвращение которого стал одной из первых путинских реформ: текст обновился, но музыка осталась прежней. Его вообще не признавали старые несогласные (да и я сам), но молодые люди даже не знали о напряжении вокруг гимна, и для них он был естественным способом показать, что они протестуют из патриотических чувств. Ночью студенты выступали друг перед другом: как-то на площади объявили минуту молчания в память об украинцах и грузинах, погибших в развязанных Путиным войнах.

Я жадно снимал каждый день, даже когда поток заказов снова иссяк. На моих глазах начиналась новая большая история.
Первая неделя протестов должна была завершиться крупным митингом: его согласовали еще до разгона у избиркома, и теперь старая заявка оказалась кстати.

Оппозиция надеялась, что успешный митинг докажет настоящую популярность независимых кандидатов — и мэрия пустит их на выборы во избежание дальнейшего скандала. Одиннадцать процентов москвичей сказали социологам, что готовы выйти на протест! Но власть всю неделю демонстрировала, что поддаваться не собирается: чиновники назвали акции «шантажом», а избиркомы продолжили выносить отказы.

После этого на проспект Сахарова пришло двадцать с лишним тысяч человек — больше, чем на любой протест с 2015 года. Я заранее понял, что важнее всего будут фотографии, на которых виден масштаб митинга. Балансируя на стремянке перед сценой, я каждые пятнадцать минут вытягивал вверх двухметровый монопод, увенчанный тяжеленной камерой. Впрочем, куда ярче вышел кадр с середины проспекта: дорога уходила вниз, открывая вид на заполненную улицу, а из нависшей грозной тучи пробивались солнечные лучи.

Отчаяние из-за невозможности диалога неизбежно должно было прорваться новым витком эскалации. Обострение анонсировал, разумеется, Навальный:

— Либо до следующей субботы вы регистрируете всех, либо мы собираемся у мэрии Москвы!

Проспект ответил раскатистым «Да!», а власти — целой неделей репрессий. В среду из-за протеста у избиркома завели уголовное дело. Навального задержали у дома, когда он вышел за цветами на день рождения Юлии, и отправили под арест на тридцать суток. К Жданову и Гудкову, который тоже выдвинулся в Мосгордуму, пришли с обысками. В четверг нескольких кандидатов вызвали на допросы, а Соболь на диване вынесли из здания избиркома после отказа в регистрации на выборах. В пятницу силовики заявились с обыском в ФБК и к бабушке еще одного независимого кандидата. Писали, что Служба по защите конституционного строя ФСБ намерена доказать иностранное финансирование акций протеста. Вечером у кандидатов прошла еще одна серия обысков.

Тревожнее всего мне стало от самой незаметной части этой волны: за два дня до несогласованного митинга у мэрии полиция предложила редакциям «в целях организации безопасной работы» заранее предупредить, кто именно из журналистов будет его снимать. Намек был однозначный — готовился брутальный разгон.