Евгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов

Дорогие читатели!

По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана  «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!

Читайте, оставляйте восторженные комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Глава 29. «Мы ненавидим тебя бесплатно». 
Продолжение

Из-за страха депортации я старался лишний раз не выходить из квартиры. Крупных акций в Минске не было уже полтора дня, поэтому мне начало казаться, что в Беларуси установилось жутковатое затишье. Это была иллюзия: стоило мне выбраться на улицу, как я увидел вялое шествие сторонников Лукашенко. Сотни скучных людей тянулись по тротуару с типовыми плакатами в руках, и вдруг перед ними затормозила велосипедистка. Девушка достала из рюкзака бело-красно-белый флаг и развернула его прямо перед скривившимися лицами лоялистов.

Тем же вечером тысячи людей выстроились живой цепью на пятнадцать километров, от изолятора на Окрестина до опушки леса на краю Минска, где в тридцатых годах НКВД проводил массовые расстрелы.

Я ехал на машине вдоль маршрута акции и видел, как исписанные граффити окраины города («Нас унизили и растерзали») становились фоном для бесконечной цепи людей, тянущейся через промзоны и частный сектор. Водители не отрывали рук от клаксонов. Люди вокруг были не столько злы, сколько удивлены жестокостью государства. На митингах минчане снимали обувь, залезая на скамейки, — и вдруг они узнали, что рядом живут настоящие палачи.

Утром субботы Навального все-таки привезли в берлинский госпиталь, и я смог полностью погрузиться в происходящее в Минске. У одного из рынков устроили живую цепь в знак солидарности с арестованными. Возле входа стояли бусики и «тихари», милиционеры в штатском, поэтому я решил не отсвечивать и ждал начала, прячась у лотков с мясом. Наконец у входа подчеркнуто мирно выстроились сотни женщин в белом — цепь растянулась на пару кварталов. Их сразу окружили провокаторы — один ходил вдоль цепи, тыкая в стоящих телефоном: «Ты уродина! Ты тупая! А ты вообще пидор!» С ним пытались спорить, но тут одна из девушек вышла к нему, и, спросив разрешения, обняла. «Найди в себе силы быть человеком» — обращался к силовикам плакат неподалеку.

Меня отвлекли птицы: они сидели на крыше рынка и иногда, словно по команде, срывались с места и делали круг над головами участниц. Несколько минут я придумывал, как объединить их в кадре с протестующими, — а потом на шел в живой цепи излом там, где стояла целая группа ярких девушек с цветами и плакатом о важности доброты и сплоченности. Мне оставалось только лечь перед ними на мостовую. Через пятнадцать минут люди вокруг перестали обращать на меня внимание, птицы совершили очередной вираж, и у меня сложился идеальный кадр.

Несколько тысяч человек до вечера маршировали по центру города, мимо тюрьмы для политзаключенных и здания ЦИК, в котором несколькими днями раньше Светлана Тихановская под давлением пообещала покинуть Беларусь. Страха не было, и кто-то рядом в толпе рассказывал жуткие детали первых дней протеста как анекдот:

— Меня как в милиции досматривали? Ага, носовой платок — это чтобы защищаться от газа! Очки — это чтобы было сложнее вас опознать, да?

Главной целью моей поездки был большой оппозиционный марш в воскресенье. Поводов для тревоги перед ним хватало — например, хозяин квартиры, которую снял Илья Азар, внезапно попросил у него документы. Местные журналисты ждали, что после недели спокойных протестов власти решатся на жестокий разгон. Я решил оставить бронежилет дома, но заранее добраться до места сбора, все той же площади у здания правительства, чтобы понять, к чему готовятся силовики.
Один за другим к соседним домам подъезжали грузовики, из которых выпрыгивали бойцы со щитами — они разбегались по окрестным дворам. В переулках стояли милицейские машины с мотками колючей проволоки. Тротуары превратились в коридоры из-за стоящих вплотную к обочинам мрачных автозаков. Я заставлял себя вновь и вновь проходить мимо, снимая, как нескончаемый поток людей тянется вдоль зарешеченных окон и дверей, — наверно, каждый из них, как и я, гадал, не выскочит ли вдруг изнутри стая садистов в черной форме ОМОНа.

Впрочем, силовики так и остались в стороне от площади, куда все прибывали и прибывали люди. Власти включили городские радиоточки, заглушая митингующих сначала строгими предупреждениями, а потом советскими песнями. Но тонкие ручейки людей, которые тянулись по переулкам, внезапно оказались целыми потоками, сходящимися в одной точке. Толпа хлынула на проезжую часть, быстро и как-то естественно заполнив широкий проспект.

Кто-то держал фотографии страшно избитых на Окрестина, рядом несли телевизор с карикатурой на Лукашенко вместо экрана, две девушки показывали во все стороны плакат «Мы ненавидим тебя бесплатно», пара в медицинских халатах поднимала над головой цветы. Проспект сделал протест трехмерным: люди облепили стены, а в распахнутых окнах сияли улыбки не верящих своим глазам горожан.

Я напросился в несколько квартир, чтобы снять панораму, но никак не смог уместить в один кадр весь масштаб протеста. Внизу были десятки тысяч человек, и они вообще-то пришли маршировать, но не смогли, потому что у толпы не было конца, во все стороны были видны лишь такие же люди, и все просто ходили туда-сюда по широким улицам, которые вдруг стали свободными.

Такое брожение продолжалось несколько часов, а потом люди все же двинулись по запланированному маршруту. Одним из первых шел парень с огромной колонкой, включавший то «Перемен» Цоя, то Ляписов, но в середине дороги музыку заглушили колокола: в католическом костеле поддержали протест.

Марш тянулся к перекрестку, который стал центром милицейского насилия в ночь после выборов. Там стоял помпезный комплекс музея войны. Еще неделю назад во время такого же марша пространство перед ним без всяких инцидентов заняли протестующие, но теперь пропаганда решила выставить их фашистами, которые оскорбляют память ветеранов. Поперек прохода растянули колючую проволоку, и за ней плечом к плечу стояли солдаты с автоматами и бойцы в пластиковых латах с дубинками. Я пришел сюда одним из первых, а теперь за мной к оцеплению выкатывались еще двести тысяч человек.

Опасность почувствовали и организаторы: к оцеплению с красной розой в руке подскочила Колесникова. Она бросилась собирать волонтеров для живой цепи, которая отодвинула бы протестующих подальше от солдат. Какое-то время дистанцию удавалось держать, но в разгоряченной толпе постоянно находились люди, желавшие крикнуть бойцам что-то едкое: «Убийцы!», «Ты давал присягу!» — и остальные, присоединяясь к ним, шаг за шагом приближались к колючей проволоке.

От тридцати метров промежутка осталось двадцать, потом пятнадцать, потом семь. Я убрал камеру за спину и бросился уговаривать напирающую толпу не подходить еще ближе. Рядом то же самое делали волонтеры «Красного креста» и знакомый питерский фотограф. Я понимал, что должен просто тянуть время, пока организаторы не уведут людей. Метаясь между возбужденными мужиками, я повторял как заведенный:

— Вы помните разгон в 2010 году? Вот вы подходите, чтобы что-то крикнуть, а рядом кто-то в них кинет бутылку, и они начнут стрелять. Вас тут триста тысяч, что такого вы можете им сказать, чтобы это было более важно, чем жизни этих тысяч?

Иногда я слышал: «Да мне плевать, пусть стреляют». Чаще мне удавалось выиграть пару метров и отвести кричащих обратно. Пару раз меня называли провокатором и даже пытались побить. Это продолжалось сорок бесконечных минут, и все это время я чувствовал, как близка настоящая катастрофа.

Наконец протестующих увели дальше — в сторону резиденции Лукашенко. Я залез под огромный бело-красно-белый флаг, снимая десятки рук, поддерживающих его снизу. Парень рядом поднял над головой плакат «Улетай, пока не поздно». Дорога изгибалась, люди шли быстрым шагом, я старался держаться в первых рядах — и вдруг из-за поворота показались бойцы со щитами, водометы и пикапы с приваренными решетками, превращающими машины в двухэтажные защищенные позиции для силовиков с карабинами. Люди поначалу замерли в отдалении, скандируя: «Лукашенко — трус!», но потом осторожно приблизились.

Рядом была гостиница, и я решил подняться наверх, чтобы снять панораму противостояния. Охранник был занят тем, что отгонял протестующих от туалета, и я проскользнул к лифтам. По моим прикидкам, в люксах на самом верху мне бы никто не открыл, так что я стал стучаться в двери на предпоследнем этаже. Наконец одна из них распахнулась. Мужик с полотенцем на бедрах явно был впечатлен, увидев на пороге запыхавшегося фотографа, — и ленивым жестом махнул, мол, заходи.

Панорама стоила того: помпезный дворец вдалеке, цепочка силовиков перед ним, отряд, бегущий занимать позиции где-то у аккуратно подстриженного кустарника. Вот только протестующих уже почти не было: пока я искал точку для съемки, люди побрели обратно в город. Я спустился и поплелся в хвосте, понимая, что марш окончен.

Прямо над нами сделал круг белый вертолет. Вокруг зашептались, что это президентский борт, и начали тыкать в небо средними пальцами с криками: «Уволен!» Машина улетела в сторону резиденции. Еще через полчаса лукашенковские пропагандисты выложили видео — президент сидит в вертолете с автоматом, командует спуститься пониже, пытается разглядеть протестующих и говорит: «Как крысы разбежались». В сумерках диктатор даже вышел к милицейской баррикаде у своей резиденции, приветствуя силовиков:

— Вы красавцы, спасибо. Мы с ними разберемся.

Я был уверен, что не продержусь в Минске еще одну неделю до следующего воскресного марша. В понедельник теми же тайными тропами я вернулся в Россию — и оказался прав.

В течение недели белорусские силовики методично паковали в автозаки журналистов перед каждой небольшой акцией. Омоновцы прямым текстом угрожали фотографам, что разобьют камеры, а у корреспондентов требовали коды разблокировки телефонов. Всех, кто постоянно жил в Минске, лишили аккредитаций; иностранцев депортировали. Марию Колесникову попытались насильно вывезти из страны, но она порвала свой паспорт — тогда ее задержали и отправили в СИЗО.

С каждой неделей белорусские силовики откусывали чуть-чуть от свободы, которую нащупал протест. Сначала они на день заблокировали центр города, потом похватали часть тех, кто расходился после марша, а еще через неделю рассеяли толпу, забросав перекресток у стелы гранатами со слезоточивым газом. Протестующие боролись как могли: «утекали» от силовиков, срывали с них балаклавы, даже пытались уплывать через городской пруд. Журналистов начали бросать в изоляторы — свидетелями в судах были анонимные омоновцы в масках.

В конце сентября Лукашенко тайком провел инаугурацию. Его силовики снова не стеснялись, избивая людей на улицах. Десятки, а потом сотни протестующих оказались в тюрьмах. Оппозиция пыталась устраивать забастовки и продолжать еженедельные марши, но бульдозер репрессий сделал общие действия невозможными. Новым центром протеста стали дворы: соседи собирались рядом с граффити или у флагов и устраивали концерты. Коммунальщикам и силовикам приказали очищать город от любых протестных символов.

Вечером 11 ноября люди в штатском срезали белые и красные ленты в одном из таких дворов. Местный житель, Роман Бондаренко, сделал им замечание, и его повалили на землю у детской горки, избили, а потом закинули в подъехавший микроавтобус. Через день он умер. Среди убийц были силовики, чемпион мира по кикбоксингу и пресс-секретарь Лукашенко.

«Мечтатели против космонавтов»

электронная книга
аудиокнига
бумажная книга
бумажная книга с автографом автора