Издательство BAbookЕвгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов
Дорогие читатели!
По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!
Читайте, оставляйте восторженные комментарии!
Редакция Книжного клуба Бабук
Глава 30. Возвращение Навального.
Продолжение
Штаб Навального объявил сбор тем же вечером на Манежной площади. Это было импульсивное решение — времени оставалось мало, у Кремля строились бесконечные колонны полицейских, а тысячи активистов оставались в отделениях или были отправлены под арест.
Я добрался до центра слишком поздно. Большинство протестующих ходили где-то по окрестным переулкам, и я никак не мог понять, где их ловить. Водители на Тверской гудели в поддержку Навального, но на тротуарах звучали не лозунги, а эхо и треск полицейских раций:
— Три группы, не больше… Значит… Принято!.. У меня тринадцать в автозаке…
Мне оставалось следовать за силовиками: они превратили улицы вокруг Кремля в свою базу и стекались туда из близлежащих переулков небольшими группами, таща за собой добычу — согнутых до земли людей. Бойцы в черном еще до первого выкрика бросались к редким растерянным протестующим. Они выстраивались в длинные очереди у автозаков, парами: молодой человек, смирившийся с ночью за решеткой, и космонавт с пустыми глазами, еле видными за балаклавой и забралом. Я вылавливал мелкие детали: растопыренные пальцы полицейского, бросающегося в погоню, отражения мигалок на мокром асфальте, ногу задержанного, которую силовик выкручивал вбок, чтобы сделать еще больнее.
Через час я все же нагнал основную колонну: свернул в Дмитровский переулок, узкую улицу в самом центре, и вдруг увидел, что внизу она заполнена людьми. Протестующие обтекали машины, скандируя: «Путин — вор!» и «Москва, выходи!» Они оказались здесь, увильнув от омоновского перекрытия, и восторженно обсуждали свой ловкий маневр — как вдруг выяснилось, что это была западня: проход спереди закупорили бесконечные ряды космонавтов.
Сотни человек оказались заперты на узкой улице. Они вжались в стены и начали кричать: «Мы без оружия!», поднимая руки вверх, — но полицейские видели перед собой лишь сплошную человеческую массу и принялись остервенело и методично молотить по ней дубинками со всех сторон. Переулок утонул в криках.
Избиение остановилось лишь через несколько минут. Силовики начали затаскивать людей в автозаки, выдергивая из окрестных дворов и рявкая на каждого: «К стене подойти! Руки вверх!» Девушка с ярко-желтыми волосами свесилась из дверей полицейского автобуса, пытаясь высмотреть своего парня в кутерьме внизу, — и огромный боец всем телом с размаха вбил ее внутрь. Пока задержанные ждали очереди на досмотр, им ударяли по ступням тяжелыми берцами, раздвигая ноги все шире и шире, заставляя стоять навытяжку. Из проезжавшего мимо такси крикнули что-то вслед омоновцам — и два десятка бойцов догнали машину, вытащили оттуда водителя вместе с пассажиром и избили обоих прямо на обочине.
Я вернулся домой поздно ночью в полном отчаянии. Рисующий сердечко Навальный и избиение людей с поднятыми руками навязчиво стояли перед глазами. Мне нужно было спрятаться за любой, пусть самый иллюзорный осколок надежды, и я принялся жадно читать биографию Нельсона Манделы, давно забытую на книжной полке.
Следующим вечером я оказался в сорока километрах от МКАДа. Формально это все еще была столица, и в двух ярко-желтых зданиях за темно-коричневым забором сидели сотни человек — задержанных на митингах привозили отбывать административный арест в изолятор для депортируемых иностранцев. В привычных московских спецприемниках кончились места, но полицейской системе было приказано всеми силами унижать несогласных, несмотря на коллапс.
Районные полицейские и эшники в отделениях брали отпечатки пальцев у всех задержанных, требовали пароли от телефонов и устраивали длинные допросы. Малейшее несогласие встречали насилием: людей избивали ногами, душили пакетами и раздевали для обыска. Несколько суток давали всем, даже девушкам, — суды справлялись за десять минут. У изоляторов выстраивались пробки из забитых автозаков, в которых арестованным приходилось до утра ждать отправки в камеру.
Торопливая жестокость парадоксальным образом сделала конвейер очень прозрачным: во время небрежного досмотра у задержанных не успевали отобрать телефоны, и, как только двадцать-тридцать человек засовывали в восьмиместную камеру, новые снимки переполненных нар мгновенно расходились по сети. За решеткой оказался и главред «Медиазоны» Сергей Смирнов — ему дали двадцать пять суток за ретвит шуточной картинки, задержав во время прогулки с ребенком. Теперь он подробно писал о жаре и вони в камерах, об ужесточении режима из-за пения в тюремном дворе и о бесконечных угрозах уголовными делами.
Снаружи спецприемника часами стояли десятки людей: друзья арестованных пытались передавать им необходимые вещи и продукты, и я снимал, как они переминаются на морозе, перебирают огромные пакеты или зовут друг друга погреться в машины. Из проходной изредка выходили те, чей срок истек, — к ним сразу бросались журналисты и родственники других арестантов. Всех интересовало одно — детали быта в полиции и изоляторе, и освободившиеся раз за разом кривились при необходимости снова вспоминать невозможность выйти в туалет, переполненные камеры, избиения и голод.
Несмотря на условия содержания, все выходящие из изолятора говорили, что обязательно продолжат протестовать. Настроение всех моих друзей тоже ходило синусоидой между тотальным отчаянием и предельным воодушевлением, и я день за днем уговаривал близких не обольщаться. Я был уверен, что избиения на улицах и переполненные изоляторы — это демонстрация силы, а не слабости власти. Опыт Беларуси показывал, как далеко готовы зайти силовики и как страшно погрузиться в ложную надежду.
Лицом команды Навального в те недели стал Волков, и он явно чувствовал что-то похожее. Леонид рассудил, что измученные сторонники Алексея вряд ли выйдут так же массово на новую несогласованную акцию: над сотнями активистов нависла угроза тюрьмы из-за повторных задержаний, а тысячи оказались под арестом или получили травмы. Волков верил, что благодаря «Умному голосованию» сентябрьские выборы в Госдуму станут куда более эффективной точкой сборки для протеста. Команда Навального решила сделать упор на голосование и внешнеполитическое давление — «Ни один мировой лидер не будет говорить с Путиным ни о чем, кроме Алексея Навального и его освобождения», — а последний зимний сбор провести в новом формате.
Следующую акцию назначили на 14 февраля и назвали «Любовь сильнее страха»: в этот день сторонники Навального должны были выйти во дворы своих домов и на пятнадцать минут зажечь фонарики.
В Москве снова был холодный вечер, и ветер, завывая, затягивал снег в просветы между многоэтажками. Я бродил по двору в Чертаново, гадая, не наткнусь ли на полицию. Вокруг не было ни одного человека с фонариком. Я вскарабкался на холм посреди двора, чтобы оглядеться, — никого.
Мне было ужасно обидно. Неужели я неправильно выбрал двор? Или акция провалилась? Я пролистал твиттер — лента была забита фотографиями со всей страны: улыбающиеся люди машут фонариками. Я лихорадочно заозирался, пытаясь представить себе, куда бы я пошел, если бы жил где-то рядом.
Арка! Посреди дома виднелась арка, и, кажется, подъезды смотрели наружу. Я помчался туда — и в самом деле увидел на дорожке пару с фонариками. В десяти метрах позади с огоньками в руках шла еще одна пара. И еще. И еще. На заснеженной дорожке сбоку стоял еще один человек.
Я видел, как люди расцветают при виде друг друга, улыбаясь еле видными за шарфами глазами. Кто-то показал мне на свое окно: там сияло сердечко, символ акции. Лента твиттера выдала мне фотографию от соседнего дома, с кружочком из двадцати человек. Судя по всему, в тот вечер с фонариками вышли десятки тысяч сторонников Навального — но кто-то из них был воодушевлен внезапной встречей с соседями, а кто-то стоял в своем дворе в одиночестве.
Многие с высоты надежды убедили себя в близости перемен — и считали ошибкой паузу в протестах. Синусоида чувств превратила акцию с фонариками в символ разочарования, и Волкова теперь обвиняли в «сливе протеста» и предательстве. Его новые и новые попытки объяснить свою логику проваливались.
Отчаяние быстро стало тотальным, а полицейщина повсеместной. Десятки человек оказались в СИЗО по обвинениям в хулиганстве, насилии против омоновцев и перекрытии дорог. Силовики проверяли посты пензенской восьмиклассницы на экстремизм и учили детей в Нижневартовске выстраиваться «черепахой» с омоновскими щитами. Навального весь февраль судили по новому безумному делу: летом он обозвал «продажными холуями» лоялистов, снявшихся в ролике в поддержку обнуления; в нем мелькал и ветеран войны, от имени которого Алексея теперь обвиняли в клевете. Пропаганда куражилась вовсю.
Зато фотографов на несколько минут неожиданно пустили в зал перед приговором. Навальный увидел меня в толпе коллег, и мы помахали друг другу под строгими взглядами конвоиров, но я должен был снимать и уткнулся в камеру. Алексей расслабленно облокотился на привычный уже аквариум.
На фоне напряженных полицейских он выглядел хозяином положения, а в последнем слове говорил о будущем:
— Мы очень несчастная страна. Мы в круге несчастий и не можем из него вырваться. Поэтому лозунг я предлагаю изменить: мало того, что Россия должна быть свободной, но и Россия должна быть счастливой. Россия будет счастливой. У меня все.
«Мечтатели против космонавтов»
электронная книга
аудиокнига
бумажная книга
бумажная книга с автографом автора
