Евгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов

Дорогие читатели!

По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана  «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!

Читайте, оставляйте восторженные комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Глава 32. Последняя история.
Продолжение

День за днем я молча следовал за Дашей, стараясь пропитаться ее одиночеством и одновременно не усугубить и не разрушить его. Дожидаясь, когда свет и действие идеально совпадут, я монотонно перебирал разные ситуации из ее жизни и разное время суток. Я снимал Дашу на почте и в магазине, на тренировке по крав-мага и на перроне, куда в облаке снежной пыли врывалась электричка. Изначальный план оказался почти бессмысленным — зато на ходу я нашел кучу интересных сюжетов.

Я постоянно проецировал Дашину жизнь на свою, а мой страх сливался с ее болью. Возвращаясь со съемок домой, я без сил валился на пуфик, представляя себе, что меня посадили и это Наташа таскает огромные пакеты с продуктами или замирает под снегом, чтобы не прерывать звонок из колонии. Это чувство перетекало в снимки, делая их сильнее, — и поэтому я не давал себе из него вырваться. Днем и ночью у меня в голове крутились уже снятые кадры и будущие сцены, и я без конца их пересчитывал и переставлял: сколько хороших, какие не уживутся друг с другом в финальной публикации, что можно сверстать парой, а что все же лучше выкинуть, чтобы не растягивать историю.

Изначально я думал, что Дашино одиночество в заснеженной Москве и свидание на юге страны — это две отдельные жизни. Но грядущая поездка на моих глазах проникала в размеренный быт неловкими фразами окружающих. В поликлинике во время похода за справками врач проводил Дашу словами: «Самое время рожать», а коллега, прощаясь, взбесила ее пожеланием «хорошо отдохнуть».

Да и я сам постепенно переключался на планирование съемки у колонии. Я очень боялся подставить Дашу: если бы охранники заметили меня с камерой у входа, ее могли бы не пустить к Егору. Пытаясь найти незаметные точки для съемки и удачные ракурсы, я проводил часы в панорамах гугла — прямо над входом висел огромный портрет Путина! — но в реальности все оказалось куда прозаичней.

Потертое здание барака выросло посреди грязного поля, щерясь разбитыми окнами. Над покосившимися заборами торчала колючая проволока, а портрет Путина давно сняли. Даша зашла в бытовку у входа, заполнила опись взятых с собой продуктов и скрылась за бетонной стеной с флагом России. Я кое-как снял ее издалека и поехал обратно в Волгоград — мне оставалось лишь дождаться ее выхода через три дня.

Это была моя последняя командировка, а я застрял в самом сером городе России. Каждое утро я садился на трамвай и ехал в центр — заводы, Родина-мать, стадион; маршрут уходил под землю, а я вылезал у какого-нибудь безликого кафе, садился работать фоторедакторскую смену и потом возвращался в гостиницу, наблюдая заводы и монументы в обратном порядке.

Обстановка усиливала эффект от новостей: Бастрыкин, глава Следственного комитета, требовал бороться с «цифровизацией», призывал вернуть стройотряды для молодежи и поручал проверить песни Оксимирона на экстремизм из-за шуточного доноса в интернете. Российские войска начали группироваться на границе с Украиной, а моя лента в фейсбуке праздно обсуждала, что это Путин так пугает американцев. Московская интеллигенция, не желая покидать башню из слоновой кости, искала повод переключиться на споры о новом роскошном музее — и справилась так легко, что я, прочесав архив снятого на войне, принялся забрасывать соцсети фотографиями с пленными и убитыми на Донбассе.

Почему-то я совершенно не тревожился о том, в каком настроении Даша выйдет из колонии.

К моменту, когда она появилась на залитой солнцем и грязью парковке, я ждал ее два часа — и за это время придумал решение для остатка истории: зарифмовать уже снятые сцены из первой половины со снятым после свидания. Я как раз проматывал в памяти готовые фотографии и прикидывал, как сделать повторы тонкими, когда вдруг увидел Дашу у ворот.

Мы перекинулись парой слов, — «Все ок?» — «Да», — и пошли ловить маршрутку. Я сразу почувствовал: что-то не так. В раздраженной стремительности Дашиных движений читалось явное напряжение. Как и в Москве, я суетился, то снимая из-за ее спины, то забегая вперед, пытаясь снова поймать в кадр колючую проволоку и барак, где держат Егора, но мне еле хватало дыхания, чтобы не отставать. На остановке Даша спряталась в капюшоне куртки, а в машине потребовала перестать снимать.

Я опешил. С одной стороны, ее боль была центром моей истории, и я боялся упустить самое главное. В конце концов, мы же заранее оговаривали, что именно такие моменты я и буду снимать! С другой стороны, я понимал, что три дня рядом с любимым давали Даше ощущение контроля над ситуацией, а у ворот колонии она снова ныряла в привычное бессилие. Я так и не решился настоять — мне оставалось надеяться, что фотографии от колонии получились глубокими.

Эти же качели ждали меня и в Москве. Резонанс с Дашиными чувствами сменился страхом за успех съемки, моей последней съемки. Я искал рифмы — холодный офис, неприветливый забор, тренировка, кухня, дорога, — но старался держать дистанцию и не навязываться. Это приходилось делать даже в квартире: большую часть времени я торчал в коридоре, пялясь на карту Московской области, и лишь иногда высматривал, чем занимается Даша. Я старался пореже щелкать камерой и снимал только самые интересные моменты — например, как она делает Егору открытку из своей детской фотографии.

Решив держаться на расстоянии, я иногда терял ее по пути в городе, зато один раз верно угадал направление и собрал лучший кадр истории: одинокая Даша, ежась от холода, выходит из подземного перехода.

Мне ужасно не хотелось давить на нее, заставляя терпеть мою камеру. Я не стал спорить, когда Даша перечислила короткие отрезки по несколько часов, в которые разрешила себя снимать. Один раз она попросила меня уйти — но к тому моменту я уже успел сфотографировать достаточно, чтобы калькулятор внутри меня почти успокоился.

Мне был нужен один последний вечер съемки в квартире. Я везде искал подвох: Даша предложила встретиться у подъезда, и я убедил себя, что внутрь она меня не пустит — а ей всего лишь надо было сходить на почту. Когда мы вернулись, раздался звонок от Егора, у которого случился конфликт с кем-то из администрации колонии, и Даша успокаивала его, повторяя: «Ты скоро выйдешь, а они там останутся». Потом, улыбаясь, она пересказывала ему свежие видео с ютуба. Трехдневное свидание помогло им синхронизироваться, и споры были забыты.

Я понял, что история готова, и поехал домой.

У меня оставался еще один повод для тревоги: перед публикацией я обещал показать Даше все фотографии. Я ужасно боялся, что кадры ей не понравятся, она будет убеждать меня что-то убрать и мы разругаемся — или окажется, что я часто влиял на ее поведение, и мне придется выкинуть искаженные мной снимки. Я был уверен, что останусь без половины отобранных фотографий.

Предвидя напряженный разговор, я начал с интервью — фотографии надо было предварить Дашиным монологом. Ее рассказ жутко контрастировал с шумной московской кофейней:

— Я каждый день живу в своем личном аду, представляю 384 сценария того, что там может происходить. Если он не звонит в определенное время, 384 сценария превращаются в 571. А он может не звонить, просто потому что готовит кушать.

Мы договорили, и я, содрогаясь, развернул к Даше ноутбук с черновиком истории. Мне так не хотелось ее огорчать! На экране замелькали фотографии, а Даша вдруг засмеялась, глядя на себя со стороны. «Вау», «Это первая моя фотка, которая мне нравится», «Ого, я тут улыбаюсь, такое бывает», «А как ты так снял?» — с каждой ее фразой я вдруг осознавал, что все получилось, что моя тревога была лишь мороком из-за напряжения, что мой метод сработал и она действительно не замечала меня рядом.

Я еще долго расспрашивал ее про контекст всех отобранных снимков. Какие-то из них стали глубже после ее рассказа — так я узнал про влияние обыска на котов или про то, что она не может смотреть кино и сериалы после того, как забрали Егора. А главное, как я и надеялся, она сказала, что ее резкость после свидания вовсе не была реакцией на меня — только на то, что ее снова выдрало в обычную одинокую жизнь. Покончив с работой, я наконец-то смог обнять Дашу и сказать, как сочувствую ее боли.

История вышла через день, как раз в предновогоднюю суету. Мы специально собрали ее так, чтобы передать монотонность Дашиной жизни: десятки фотографий, рифмы между сюжетами, чуть блеклая обработка без любимого мной резкого контраста.

Даша показала мой материал Егору во время видеозвонка, и он попросил передать, что рад, что историю политзаключенного наконец-то увидят со стороны его семьи, — а вот фотографы советской закалки встретили публикацию потоком ненависти. «У всех такая же кухня, рыжий кот и электрички», «За такой репортаж выгнали бы сразу из любой советской редакции», «Фотокружок, второй месяц обучения» — я читал их комментарии и удивлялся своему спокойствию: я знал, что созданное с таким количеством любви и боли не может быть слабым. Понимая, что на старших коллег никакой надежды нет, я отдал Денису Каминеву все свои неснятые идеи.

«Мечтатели против космонавтов»

электронная книга
аудиокнига
бумажная книга
бумажная книга с автографом автора